Хроники Дебила. Свиток 2. Непобедимый - Страница 26

Фора им понадобилась, чтобы, двигаясь по течению реки, выгрести к удобному пляжику, образовавшемуся как раз там, где лес довольно далеко отходит от берега.

Там мои застрельщики бросили лодки и ломанули через лес. Через тот самый лес, что рос на мыску, вокруг которого река делает очередной небольшой поворот. Естественно, злобные пираты, которых тут набралась, наверное, сотня с лишним, не удовольствовавшись возвратом лодок, ринулись вслед за обидчиками, пылая праведной местью и желанием обезопасить себя на будущее от подобных посягательств.

Думаю, дальше объяснять не надо? Из леса им навстречу вышли мои могучие оикия, а во фланг ударили ребята Бокти, усиленные Лга’нхи, Витьком, последним целым воякой Леокая, и мной. (Откосить, отмахиваясь поддельной справкой о плоскостопии и ссылками на должность полководца, которого надо беречь от опасностей и кормить усиленным пайком, как-то не получилось. Я это заранее знал и даже не пробовал настаивать.) А пока мы рубились, мои (имею я право потешить свое самолюбие, хотя бы и про себя?) славные морячки, пробежав через лес, сели на собственные лодки и подгребли с тыла, отрезав врагу путь назад.

Тут так воевать не привыкли. Тут либо стенка на стенку, либо втихаря подкрасться, содрать подвернувшийся скальп, стырить мешок зерна, побить посуду и быстрее удирать, сочиняя по пути балладу о своем подвиге. Так что, когда враги полезли со всех сторон, бедолаги-пираты растерялись, запаниковали и заметались, как хомячки в одной клетке с кошкой. Ну и несложно угадать, что их участь была подобна участи этих же самых хомячков. Хотя, конечно, умирая, они оказывали яростное сопротивление.

Мне ли не знать? Мое участие во всем этом было пусть и не слишком активным, но, увы, очень запоминающимся. Мне.

Сначала я долго лежал в мокрой от росы траве, дрожа от холода. Потом, когда послышались певучие сигналы Гит’евека, командующего оикия, вскочил вместе со всеми и ринулся в бой. Отнюдь не в первых рядах, но и не последним. (Все-таки приходится поддерживать авторитет.) Первый попавшийся мне навстречу противник был растерян и, кажется, больше подумывал о том, чтобы смыться отсюда, чем о драке. Но тут как раз с реки раздались воинственные вопли наших морячков, начавших громить тылы, и бедолага окончательно завис. Тут-то я его и рубнул. Содрал скальп, побежал дальше, нашел нового врага, ткнул протазаном, тот отскочил и попытался врезать мне своим копьем. Несколько секунд мы кружили и обменивались ударами. Его копье было длиннее моего протазана, наверное, на метр. Ну да зато я уже был натаскан Лга’нхи на противника именно с таким оружием, так что выбрал момент, подбил в сторону древко его копья и резко рванул вперед, с размаху рубя по рукам. Попал. Да еще как! Одна рука вообще повисла на лоскуте кожи и забила фонтаном крови, а вторая выпустила копье и повисла плетью. Извиняйте, дяденька, но это война! Я половчее перехватил протазан и замахнулся для добивающего удара. А мой противник выхватил, той самой, якобы повисшей плетью рукой, откуда-то из-за спины топорик и полоснул меня по корпусу. Будь я чуточку шустрее и продвинься вперед на лишний сантиметр-два или будь рукоять топора моего противника на те же один-два сантиметра длиннее — тут бы и сказочке конец, вернее, — моим хроникам. Но чудо! Рукоять была короче, а я медленнее, потому конец пришел лишь моему участию в битве.

Боли не было. В смысле, в первый момент. Нет, я почувствовал все. И как разрубаются кожа и мышцы, и услышал омерзительный скрип топора о ребра, и то, как меня бросило в сторону. Но боли не было. Была внезапная слабость в ногах и страшное недоумение: как же так? Почему меня? Меня нельзя! У меня еще тут дел куча! Мне еще войну выигрывать, потому как эти раздолбаи-спортсмены все испортят, если я не буду капать им на мозги своими ценными указаниями. Мне еще надо вернуться в Вал’аклаву, вернуть Лга’нхи меч и найти того гада, что меня подставил. Да и к Леокаю неплохо бы вернуться с отчетом о проделанной работе. Если кто в этом мире и способен оценить мои торговые и полководческие таланты, так только он. Опять же, если я сейчас помру, кто будет присматривать за Осакат и Витьком? Они же без меня.

Моего противника собственный удар развернул вокруг своей оси, и он упал на землю. Но он еще встал и еще раз замахнулся своим уродским топором, однако, видно, потеря крови была слишком велика, топор выпал из его рук, а сам он рухнул передо мной на колени. Тут я сообразил, что все еще стою с занесенным над головой протазаном. Опустил его и, как-то вяло уперевшись в скрюченное возле моих ног тело, не столько нажимая на древко, сколько пытаясь удержаться на ногах, вдавил оружие в противника. А потом упал рядом.

Сколько пролежал — не помню. Но, судя по луже крови вокруг себя, не так уж мало, а судя по тому, что все еще был жив, недостаточно долго, чтобы истечь кровью окончательно. Потом вспомнил, что «Скорой помощи» или даже санитаров не предвидится. Попробовал залезть в особую сумку, что висела у меня на поясе. Специально заранее подготовленную «сумку лекаря», как я ее называл, с прокипяченными кусками ткани и «травками первой помощи». Ага. В моих бронированных перчатках, в одно мгновение вдруг ставших жутко неподъемными, только по сумкам и лазить! Долго, помогая зубами, распутывал узлы завязок, скидывал перчатки, пока кровушка вытекала из моего тела. Потом все-таки добрался до сумки, вытащил кусок полотна. «Надо же, — мелькнула мысль. — Специально готовил перед боем, чтобы перевязывать раненых. Почему-то даже в голову не пришло, что, возможно, придется перевязывать самого себя». А зря. Может, тогда бы озаботился чем-нибудь, чем можно закрепить на своей груди смятый комок ткани. А пока что просто прижал рукой и прикинул, как содрать пояс с убитого, чтобы прижать им ткань на груди. Больше ничего не помню.