— А о чем ты камлал? — задал мне вопрос Лга’нхи и, видя мою недоуменную рожу, добавил: — Сейчас, на берегу. Песни непонятные пел и знаки на песке чертил.
Вот ведь, блин. С этими бабскими истериками даже забыл про расследование и про наше тяжкое положение.
— Да так… — неопределенно высказался я. — Психику в порядок приводил. — А видя недоумения на их лицах, пояснил: — Раньше было плохо. А я пытался сделать, чтобы стало хорошо.
Река вдруг резко сузилась, так что нам пришлось приналечь на весла изо всех сил, чтобы выгрести против ускорившегося течения. На реке двигать тяжелогруженые челноки в правильном направлении оказалось куда сложнее, чем на море. Иногда я даже жалел, что мы не оставили груз в Вал’аклаве, в конце концов, Митк’окок обещал приглядеть за ним. Вот, может, потому и не оставили, как-то стремно доверять такое богатство пригляду этого прощелыги. Он, конечно, вернет, если и мы вернемся, а вот если нет — обязательно себе затырит. Потому лучше уж пусть все барахло погибнет с нами, чем достанется этому гаду, с которого я так пока еще и не снял подозрения в подставе, скорее, даже они у меня усилились.
Река сделала плавный поворот, грести стало легче, и появилась возможность припомнить тот внезапный поворот судьбы, что привел нас сюда.
Собственно говоря, все произошло буквально на следующее утро. После разговора с Лга’нхи мне все же стало как-то полегче. Мысль о том, что он не винит меня во всех бедах и не алчет моей крови, как-то воодушевляла. Но, увы, не даровала спокойного сна. Скорее уж наоборот, — я всю ночь ворочался, пытаясь придумать, как вернуть другу его любимую, воодушевляющую на подвиги цацку.
Украсть! Проникнуть ночью во дворец, отыскать цацку и…
Во-первых, хрен я даже до дворца доберусь. Он на острове, и мест, где можно высадиться, не так много. Потом еще надо пройти по лабиринтам тесных улочек между домами и домиками вокруг дворца. Хоть днем иди, хоть ночью, а непременно засекут. А моя рожа тут уже всем хорошо известна, так что, стоит только появиться, сразу сбежится охрана. И мазать рожу гуталином или бороду на другой фасон расчесывать, выдавая себя за кого-то другого, тоже бессмысленно, — не такой уж большой город Вал’аклава, а тем более остров, на котором дворец стоит, чтобы чужак не привлек к себе пристального внимания. Но даже если я и проберусь во дворец, где там этот шестопер искать? Может, Митк’окок его под подушкой держит, может, на какую-то витрину повесил, а может, в заветную сокровищницу в глубоком подземелье заховал. Оно, конечно, этот дворец отнюдь не Версаль, но и тут, думаю, одну-единственную безделушку можно ни один день искать.
Тогда взять дворец, к чертям собачьим, штурмом, разнести эту халабуду на фиг и выкопать ценный раритет из обломков. Только вот не надо быть крутым стратегом и полководцем, чтобы понять, что на тех же самых кривых узеньких улочках все преимущества умеющих работать плотным строем оикия резко снизятся. К тому же высадить десант на берегу тоже будет не простой задачей, нас заметят задолго до того, как мы успеем подойти к берегу, и мало того, что предупредят дворцовую охрану, так еще и ополчение из города подтянется. Почему? Да потому, что принципы распределения богатств тут были примерно те же, что и в Олидики или Улоте, — Царь Царей заведует общей кубышкой племени. Мало того, что все налоги идут туда, так и все кабаки, караван-сараи, склады и просто сараи, как я недавно узнал, работают, так сказать, от Царя Царей и на его кубышку. А местные купцы в основном возят товары Царя Царей, ну и немножко своих, так что доходы от торговли тоже идут в эту кубышку. А уж потом из кубышки в обратную сторону идет поток, распределяющий блага между всеми членами племени. Так что ждать и надеяться, что население будет отсиживаться в стороне, пока кто-то штурмует эту самую заветную кубышку, было бы слишком наивно. Нас просто задавят массой, если мы и впрямь решимся на эту авантюру.
А самое главное, уговорить «забритых», не говоря уж о мореманах Кор’тека, на этот штурм я сейчас не смогу. Мореманам на фиг не надо ссориться с Вал’аклавой, им еще на этих берегах жить и жить. А «забритые» сейчас пребывают в больших сомнениях по поводу моего авторитета. Если вон даже Осакат на меня злится, то представляю, как злы на меня они.
Лга’нхи, наверное, тоже бы злился. Но я для него единственный родной человек на всей земле. Я это только недавно понял. Если Осакат для него приемная родня и он честно относится к ней, как к «люди» и даже сестренке, то я — кровная родня на подсознательном уровне. Ведь это я себя в племени чужаком считал. А он-то вырос, всегда видя где-то рядом с собой странного соплеменника Дебила, который рассказывал ему сказки и разные непонятные истории. Учил делать оружие и подарил чудесный амулет-мобильник, подобного которому не было ни у кого ни в племени, ни на всей земле. Мы вместе работали и вместе обжирались на праздниках. Я выхаживал его после битвы и дал стимул жить дальше. В общем, сейчас для Лга’нхи злиться на меня — это то же самое, что злиться на все свое прошлое, которое с каждым днем приобретает в его памяти все более и более идеалистические черты. В нашем племени дураков и слабаков не было. Мы были самые лучшие, самые сильные, правильные и замечательные. И никто из нас не может сделать какую-то ошибку, оказавшись хуже внешнего мира. Вот потому-то он и отдал свой волшебный меч за мою жизнь. А я…
Они приехали утром. Делегация от Царя Царей Митк’окока. Облили нас приторно-сладким потоком лести, каким обычно купец обливает покупателя, когда хочет всучить ему гнилой товар.